Ритейлер, о котором речь шла выше, отдает арендодателю до трети средств, вырученных за счет наценки. По международным меркам это много. В Европе торговцы расходуют на аренду площадей 7–12% от оборота, в России «хорошо, если впишешься в 15–25%», говорит Максим Игнатьев. У него большой опыт: в прошлом совладелец компании SFG, развивавшей по франшизе сети Reebok и Gant, сегодня Игнатьев — президент компании Fashion Galaxy, официального дистрибьютора обувных марок Repetto France и UGG® Australia.

Диктат арендодателей легко объясним: торговые площади в России в дефиците. По сведениям консалтинговой компании Knight Frank, Москва с ее 312 кв. м торговой недвижимости на 1000 жителей отстает от Праги и Мадрида больше чем в полтора раза, от Стокгольма — в 2,5, а от Таллина — в 4,5 раза. Если брать среднероссийские показатели, разница окажется еще более впечатляющей: на 1000 среднестатистических россиян приходится всего 59 кв. м, это меньше, чем в Германии, в три раза, чем во Франции — в пять и чем в Норвегии — в 10 раз.

Неудивительно, что в дороговизне одежды часто винят владельцев торговых площадей. «Они хотели отбить строительные затраты за два-три года, — говорит президент Союза производителей швейных изделий Николай Хохряков, — и перекладывали их на покупателей». По его словам, в Дюссельдорфе за площади в уличном магазине запрашивают €35 за кв. м, а в сравнимом российском городе — $80–120.

Казалось бы, отечественный одежный рынок уже сравним с рынком европейских стран. Его докризисный объем составлял $45 млрд, свидетельствует исследование маркетинговой компании «Росконсалтпроект». Отраслевое маркетинговое агентство Fashion Consulting Group оценивает объем рынка в кризисном 2009 году в $40 млрд, в том числе сегмент одежды для среднего класса — в $14 млрд (35%). По оценке британской Verdict Research, наш рынок, который до кризиса рос минимум на 12% в год, вошел в шестерку крупнейших в Европе наряду с Великобританией, Германией, Испанией, Италией и Францией.

Тем не менее крупнейшие западные бренды и сетевые торговцы не особенно жаловали Россию и в годы нефтяного благополучия, а выходить на падающий рынок и вовсе не спешат. Крупные ритейлеры, продающие одежду и обувь под своими марками — C&A, M&S, — развивают бизнес в России с помощью франшизы, что позволяет им переложить страновые риски на местных партнеров. По словам Андрея Цирера из «Росконсалтпроекта», это свидетельствует о том, что компании не считают российский рынок приоритетным. Ритейлеров, которые строят бизнес в России самостоятельно, можно пересчитать по пальцам одной руки, — это Adidas, Inditex (торговая марка Zara), H&M, Benetton.

Другая категория крупных западных игроков, к числу которых относятся владельцы брендов Nike и Hugo Boss, работает по так называемой оптовой модели. Они разрабатывают дизайн, организуют производство, а продажи перекладывают на оптовиков, дистрибьюторов и специализированных ритейлеров. Эти звенья в России развиты слабо. Оптовые компании у нас маломощные: их обороты в 8–12 раз ниже, чем на Западе, и не превышают $5 млн, указывает Цирер. Количество сильных дистрибьюторов с собственными сетями и бутиками тоже ограниченно: в сегменте одежды для среднего класса работают только Bosco di Ciliegi (оборот около $500 млн), Crocus International (более $400 млн), Stockmann Group ($340 млн) и «Холдинг-Центр» (около $300 млн).

Недаром американские маркетологи из NDP Group называют российский рынок одежды simulated, то есть «притворным». Кризис подтвердил правоту тех, кто не спешил осваивать Россию: известные бренды стали съезжать из торговых центров и уходить с рынка. «Ушла французская марка модной женской одежды Kookai, закрылись монобрендовые магазины итальянской Diesel», — констатирует Дальнова из Knight Frank.

Почему трудности импортеров не ведут к росту швейного и обувного производства внутри России? Если в Турции, рассказывает Андрей Жердев, гендиректор аутсорсинговой фирмы Russian Marketing Dpt, создан кластер, выпускающий и ткани, и фурнитуру, и даже тесьму для одежды, то «комплектующие» российской одежды и обуви в основном импортные. Это значит, что нашим производителям приходится решать те же проблемы с таможней, что и импортерам готового товара. Поэтому из 30 крупнейших российских брендов по-настоящему шьют одежду в стране только три, говорит Николай Хохряков из Союза производителей швейных изделий.

А что мешает россиянам уйти в благополучные кластеры? Совладелец российской обувной компании Ralf Ringer Андрей Бережной объясняет: тиражи его коллекций ниже объема, с которым выгодно идти на Юго-Восток. К тому же в Гуанчжоу зарплата рабочего перевалила за $200 и стала такой же, как в Кирове, где Бережной делает подошвы. В результате ему удалось избавиться от серьезной импортной составляющей.

Зато не самому крупному производителю мужских костюмов, компании «Апрель XXI век», от импорта никуда не деться. Качественных тканей в России не выпускают. После прошлогодней девальвации рубля компания перевела 90% производства из Чехии и Словакии на отечественные фабрики. Ее костюмы стоимостью примерно $300 получаются вдвое дешевле аналогичных костюмов, ввозимых из-за рубежа.

Самое узкое место — необходимость ввозить ткани из-за границы. Совладелец «Апреля» Андрей Раснюк, как и другие российские швейники, старается не обсуждать ценообразование в своей фирме. Зато хозяева двух других швейных компаний раскрывают секрет: почти все ткани завозят в Россию несколько логистических компаний, имеющих льготы на таможне. Их товар поставляется через несколько терминалов по специальным приказам таможни, в которых указана особая цена и квота по конкретным кодам, компаниям и целям производства. Если не вникать, схема вполне белая. Кому принадлежат фирмы? «Меньше знаешь, лучше спишь», — отвечает один из собеседников.

В потребительском поведении российского среднего класса есть некоторый парадокс, хорошо иллюстрируемый данными маркетинговой компании Synovate. Эта компания провела в прошлом году опрос в десяти странах, в ходе которого выяснилось, что Levi’s — самая популярная в мире марка джинсов. При этом 76% американцев не согласны платить за джинсы больше $40. В России таких набралось всего 23%, тогда как 26% россиян готовы выложить больше $120, 10% — больше $200, а еще 5% — больше $280. Так что представитель Levi Strauss Europe Сара Гассон не кривит душой, когда отвечает на вопрос, почему джинсы в России намного дороже, чем в США: «В конце концов, какую цену платить, решает сам покупатель в зависимости от той пользы, которую он получает от товара».

Щедрости российского покупателя есть объективное и субъективное объяснение. Гендиректор исследовательской фирмы «Комкон» Елена Конева отмечает, что в расходах россиян доля обязательных трат, таких как выплата кредитов, страховых взносов, коммунальных и других платежей, ниже, чем на Западе. Поэтому в их распоряжении остается больше свободных средств, которые можно расходовать, например, на одежду. А профессор Российской экономической школы Антон Суворов напоминает, что нынешнему потребительскому буму предшествовали десятилетия тотального дефицита, когда относительная доступность качественных товаров была гораздо ниже, чем сейчас. Играет роль и так называемое показное потребление. «Москва — нетипичный город, где много богатых людей и размыты границы между стратами, — объясняет Суворов. — Если 20% жителей одевается очень дорого, то еще 20–30% будут стараться одеться дорого, даже если некоторым это не вполне по карману». По данным «Комкон», половина россиян с высокими доходами убеждена, что престижная марка улучшает имидж человека, и столько же думает, что продукция известных фирм более качественная.